Освальд осёкся и добавил: – Про это, пожалуй, больше не буду. Отец говорит, джентльмену не подобает тешить себя иллюзией, будто он докажет свой ум и верность собственных доводов, если примется подчёркивать чужую глупость и ошибки.

– Сами вы глупые и ошибочные, – бросился было в атаку Г. О., но девочки поторопились восстановить мир, и Освальд продолжил:

– Давайте попробуем стать мудрее и друг у друга учиться.

– Накладываю вето! – провопил Г. О. – Протестую против того, чтобы Освальд и Дикки надо мной измывались и называли это учением!

– Мы можем назвать своё общество «Станем мудрее», – торопливо проговорил Освальд.

– Непыльно, – одобрил Дикки. – Только пусть остальные выскажутся, а потом уж решим окончательно.

– Следующий как раз ты, – сказала Элис.

– Ах да, верно, – откликнулся Дикки, с таким удивлением, будто уже давно с нетерпением не ожидал своей очереди. – Ну, я предлагаю создать такое производительное общество трудолюбивых бобров. И пусть каждый даст серьёзную клятву с обязательством каждый день что-то делать. А назовём его «Будем умными».

– А не превратится ли оно в «Слишком умные», прежде чем мы завершим? – одолели опасения Освальда.

– Мы ведь не можем всё время делать только хорошее, – подхватила Элис. – Потому что потом придётся сделать что-нибудь нехорошее, а это будет ужасно. Да-да, я знаю. Сейчас моя очередь. Г. О., прекрати немедленно, иначе распинаешь стол на кусочки. Усмири свои ноги! А мне лично в голову приходит лишь одно – общество «Быть мальчиками».

– С участием тебя и Доры? – вырвалось озадаченно у кого-то из мальчиков.

– И Ноэля? – встрял Г. О. – Поэты совсем ведь не мальчики.

– Если сейчас же не замолчишь, тебя там уж точно не будет, – пригрозила ему Элис, обнимая Ноэля. – Но, вообще, я хотела сказать, там должны быть мы все. Только вы, мальчики, тогда прекратите свои разговоры, что нам нельзя того, что вам можно, раз мы всего лишь девочки.

– Не хочу быть мальчиком, – поморщилась Дора. – Вот уж спасибо! Особенно когда вижу, как они себя ведут. Г. О., прекрати шмыгать носом и воспользуйся носовым платком… Ладно, тогда возьми мой.

Настало время дать слово Ноэлю, и он изложил свой план, который оказался совершенно кошмарным.

– Давайте все станем поэтами и торжественно поклянёмся писать по стихотворению каждый день до конца своей жизни, – пылко провозгласил он.

Большинство из нас, лишь только представив себе такой жуткий пожизненный приговор, онемели от ужаса, но выручила Элис:

– Не получится, дорогой мой Ноэль. Ты ведь из всех нас единственный такой умный, что способен стихотво- рить.

И отвратительный, унижающий человеческое достоинство замысел Ноэля был отодвинут в сторону без вмешательства Освальда, которому иначе пришлось бы, возможно, сказать такое, от чего бы юный поэт зарыдал.

– Полагаю, вы не собирались давать мне слово и слушать, что придумал я. Но я всё равно скажу, – объявил Г. О. – По-моему, мы все должны вступить в общество «Будем добрыми» и торжественно поклясться не обижать младшего брата.

Мы тут же ему объяснили, что сам он в такое общество вступить не может, так как у него нет младшего брата.

– И можешь считать это крупным везением, – добавил Дикки.

Гениальный и удачливый Освальд уже собирался объявить открытой вторую часть заседания, когда по обсаженной кедрами садовой дорожке к дому протопала монументальная фигура нашего индийского дяди.

– Эй, разбойники! – прокричал он в своей жизнерадостно-дядинской манере. – Кто хочет в столь славный, погожий денёк отправиться в цирк?

Все немедленно захотели. Даже Освальд. Ведь закончить совет можно будет когда угодно, а вот отправиться в цирк предлагают не каждый день.

Подобно пустынному смерчу, мы понеслись приводить себя в порядок и вскорости уже шли по улице вместе с нашим добрым дядей, который после долгих лет, прожитых в Индии, стал гораздо сердечнее, чем можно было подумать при взгляде на него.

На полпути к станции Дикки вдруг озаботился судьбой своего корабельного винта. Ожидая, пока Освальд доплещется в раковине, он проводил какие-то испытания в ванне, а после, подхваченный смерчем сборов, забыл забрать оттуда винт и теперь тревожился, что сделанная из картона модель размокнет и превратится в кашу.

– Я вас догоню! – прокричал он нам, устремляясь обратно к дому.

Мы успели дойти до станции, дядя купил билеты, поезд подъехал к платформе, но Дикки всё ещё нас не догнал.

– Вот утомительный парень! – воскликнул дядя. – Вы же не хотите пропустить начало? Да-да. Вот именно. А! Бежит наконец!

Дядя вошёл в купе, мы – тоже, но Дикки, не заметив, как я помахал ему дядиной газетой, принялся метаться взад-вперёд вдоль платформы, хотя с его стороны было бы куда разумнее войти хоть в какое-нибудь купе, как обязательно поступил бы Освальд. Вернее, Дикки потом попытался, но поезд к этому времени тронулся, а дверь купе застопорилась. Когда она наконец открылась, поезд уже набирал скорость, и тут здоровенный носильщик, заграбастав Дикки, оттащил его обратно на платформу со словами:

– Ну-ка, молокосос, нечего мне здесь, на этой линии, беззаконничать!

Дикки ударил носильщика, но яростный его выпад не спас положения. Поезд унёсся со станции, и мы вместе с ним. Денег у Дикки не было, а все билеты лежали в кармане дядиной меховой шубы.

Про представление умолчу. На мой взгляд, было бы несколько подло описывать то удовольствие, которое мы от него получили, когда один из нас в цирк не попал. По сей причине мы, вернувшись домой, избегали распространяться о цирке при Дикки, и особенно трудно было не обсуждать слонов.

Полагаю, наш неудачливый брат первым делом попытался высказать носильщику своё о нём мнение (и делал это так долго, что в конце концов вынужден был вмешаться начальник станции), а затем провёл остаток первой половины дня в горестных размышлениях.

К тому моменту, когда мы вернулись домой, он уже ничего против нас не имел. Видимо, у него было достаточно времени, чтобы осознать: нашей вины тут нет, пусть даже в его глазах всё выглядело иначе, когда он отстал от поезда.

Он, в общем-то, не поддерживал с нами разговоров о происшествии, сказал лишь:

– Я намерен ему отомстить, носильщику этому. А теперь отстаньте. Я скоро всё придумаю.

– Мстить очень плохо, – немедленно заявила Дора.

Но тут даже Элис ласково попросила сестру заткнуться, потому что все мы разом почувствовали, сколь глупо с её стороны обращаться с нравоучительными сентенциями из религиозных брошюрок к человеку, который разочарован в жизни, как разуверился в ней тогда наш невезучий брат.

– И тем не менее это плохо, – упорно стояла на своём Дора.

– В гробу я видал твоё «плохо», – буркнул Дикки. – Кто виноват-то, вот в чём